Жили-были дедушка да бабушка. Была у них внучка Машенька.
Собрались раз подружки в лес - по грибы да по ягоды. Пришли звать с собой и Машеньку.
Дедушка, бабушка, - говорит Машенька, - отпустите меня в лес с подружками!
Дедушка с бабушкой отвечают:
Иди, только смотри от подружек не отставай - не то заблудишься.
Пришли девушки в лес, стали собирать грибы да ягоды. Вот Машенька - деревце за деревце, кустик за кустик - и ушла далеко-далеко от подружек.
Стала она аукаться, стала их звать. А подружки не слышат, не отзываются.
Ходила, ходила Машенька по лесу - совсем заблудилась.
Пришла она в самую глушь, в самую чащу. Видит-стоит избушка. Постучала Машенька в дверь - не отвечают. Толкнула она дверь, дверь и открылась.
Вошла Машенька в избушку, села у окна на лавочку.
Села и думает:
„Кто же здесь живёт? Почему никого не видно?.." А в той избушке жил большущий медведь. Только его тогда дома не было: он по лесу ходил. Вернулся вечером медведь, увидел Машеньку, обрадовался.
Ага, - говорит, - теперь не отпущу тебя! Будешь у меня жить. Будешь печку топить, будешь кашу варить, меня кашей кормить.
Потужила Маша, погоревала, да ничего не поделаешь. Стала она жить у медведя в избушке.
Медведь на целый день уйдёт в лес, а Машеньке наказывает никуда без него из избушки не выходить.
А если уйдёшь, - говорит, - всё равно поймаю и тогда уж съем!
Стала Машенька думать, как ей от медведя убежать. Кругом лес, в какую сторону идти - не знает, спросить не у кого...
Думала она, думала и придумала.
Приходит раз медведь из лесу, а Машенька и говорит ему:
Медведь, медведь, отпусти меня на денёк в деревню: я бабушке да дедушке гостинцев снесу.
Нет, - говорит медведь, - ты в лесу заблудишься. Давай гостинцы, я их сам отнесу!
А Машеньке того и надо!
Напекла она пирожков, достала большой-пребольшой короб и говорит медведю:
Вот, смотри: я в короб положу пирожки, а ты отнеси их дедушке да бабушке. Да помни: короб по дороге не открывай, пирожки не вынимай. Я на дубок влезу, за тобой следить буду!
Ладно, - отвечает медведь, - давай короб! Машенька говорит:
Выйди на крылечко, посмотри, не идёт ли дождик! Только медведь вышел на крылечко, Машенька сейчас же залезла в короб, а на голову себе блюдо с пирожками поставила.
Вернулся медведь, видит - короб готов. Взвалил его на спину и пошёл в деревню.
Идёт медведь между ёлками, бредёт медведь между берёзками, в овражки спускается, на пригорки поднимается. Шёл-шёл, устал и говорит:
Сяду на пенёк,
Съем пирожок!
А Машенька из короба:
Вижу, вижу!
Не садись на пенёк,
Не ешь пирожок!
Неси бабушке,
Неси дедушке!
Ишь какая глазастая, - говорит медведь, - всё видит! Поднял он короб и пошёл дальше. Шёл-шёл, шёл-шёл, остановился, сел и говорит:
Сяду на пенёк,
Съем пирожок!
А Машенька из короба опять:
Вижу, вижу!
Не садись на пенёк,
Не ешь пирожок!
Неси бабушке,
Неси дедушке!
Удивился медведь:
Вот какая хитрая! Высоко сидит, далеко глядит! Встал и пошёл скорее.
Пришёл в деревню, нашёл дом, где дедушка с бабушкой жили, и давай изо всех сил стучать в ворота:
Тук-тук-тук! Отпирайте, открывайте! Я вам от Машеньки гостинцев принёс.
А собаки почуяли медведя и бросились на него. Со всех дворов бегут, лают.
Испугался медведь, поставил короб у ворот и пустился в лес без оглядки.
Вышли тут дедушка да бабушка к воротам. Видят- короб стоит.
Что это в коробе? - говорит бабушка.
А дедушка поднял крышку, смотрит и глазам своим не верит: в коробе Машенька сидит - живёхонька и здоровёхонька.
Обрадовались дедушка да бабушка. Стали Машеньку обнимать, целовать, умницей называть.
«Сказка Маршака» - Под спинку – перинку. На перинку – простынку. Под ушки – подушки. Кто звал, тот и знал, А вы не знаете. Все «мяу» да «мяу»! Вот какой глупый котеночек! Стала девочка котенка спать укладывать. - Вот тебе под спинку мягкую перинку. Принесла кусочек сала, Говорит котенок: - Мало! Приходит назад, - что такое? Хвостик на подушке, на простынке – ушки. Разве так спят?
«Обучающая игра для детей» - Найди недостающую фигуру. Замечательно! Подумай хорошенько, какой фигуры не хватает? Ура! ТЫ - МОЛОДЕЦ! Правильно! У тебя все отлично получилось!!! Какого человечка нужно поставить вместо знака вопрос? НАЙДИ ФИГУРУ (развиваем логику). Какого человечка тут не хватает? Умница! Выбери стрелку, которую нужно поставить на свободное место.
«Игра для ребенка 1 года» - Есть мороженое. Кататься на самокате. Баюкать зайчика. Катиться с высокой горы. Кататься на лошадке. Секретничать с подружкой. Девочки. Смотреть телевизор. Стрелять из пистолета. Рисовать карандашами. Во что же ребята любят играть, когда они вместе выходят гулять? Стрелять из рогатки. Мальчики и девочки.
«Сказка Маша и медведи» - Пришли мишки в спальню. И убежала домой к бабушке и дедушке. Не заметила Маша, как заблудилась, видит тропинку и пошла по тропинке. И вот мишки аернулись домой. В спальне стояли три кровати. Жили-были дедушка, да бабушка и была у них внучка Машенька. Пошла Машенька в лес собирать грибочки и ягодки. А в этом домике жили три медведя.
«Игра для развития ребёнка» - Белоснежка и 7 гномов. Кошкин дом. Золотой ключик. Три поросёнка. Заяц. Дюймовочка. Бременские музыканты. «Какого фрагмента не хватает на картинке?». Винни-пух. Игра: Я-сам! Том и Джерри. Айболит. Алладин. Иван-дурак. Белочка. Золотая рыбка. Простоквашино. Маугли.
«Русская народная сказка Теремок» - Пришёл к теремочку волк. Пришла к теремочку лиса. Теремок. Сказка Теремок. Залез Мишка на крышу теремочка. И раздавил теремочек. Пришёл к теремочку Мишка. Прибежала к теремочку мышка-норушка и стала в ней жить. Прискакала лягушка-квакушка. Прискакал к теремочку зайка. Стоит в поле теремок, он ни низок, ни высок.
Всего в теме 32 презентации
Юрий Пахотин
Жили-были дед да баба
Этот район на самой окраине города все называли околотком. В деревянных домах, построенных еще в начале прошлого века, с огородами, печным отоплением и удобствами во дворе жили преимущественно пенсионеры и дети. Так повелось. Окончив школу, молодые, поступив на учебу или устроившись на работу, снимали квартиры в городе. И только в выходные дни или праздники приезжали сюда помочь по хозяйству, или просто отдохнуть.
В официальных бумагах околоток именовали частным сектором и не раз собирались снести «деревяшки» и застроить многоэтажками. Но несогласие большей части «околоточных» покидать насиженные гнезда, приличное состояние домов и проблема расселения такого большого количества людей, видимо, остужали это желание. А потом пришел капитализм, город стал бурно расти, но в другую сторону. И про околоток вообще забыли.
По своему укладу жизнь людей, его населяющих, так и осталась деревенской. Все все друг про друга знали. Самыми уважаемыми здесь жителями были бабушка Степанида и дед Степан. Бог не дал им детей. И они жили заботами «околоточных». Несколько поколений выросло под их присмотром. Им безоговорочно доверяли все. И они по - справедливости разбирала детские, и взрослые споры, мирили соседей, помогали всем, кто обращался за помощью. Баба Степанида лечила всех своими травами, настоями, каплями. Дед Степан был замечательным печником, да к тому же почти не пил. Только в тот день, когда заканчивал класть очередную печь и получал деньги за работу, он позволял себе зайти в магазин, где продавали, кроме прочего, пиво и водку на розлив, взять сто грамм «беленькой», кружку «Жигулевского» и пару бутербродов с колбасой. Он все это выпивал, закусывал и сразу же шел домой. Никто за все годы ни разу не видел, чтобы баба Степанида и дед Степан ссорились. Никто даже не слышал, чтобы они грубое слово сказали. И обращались-то друг к другу только Стеша, да Степушка.
Может быть, поэтому и не болели они никогда. Дед Степан в свои 90 и дрова колол, и нитку в иголку вдевал без очков, и зубы все сохранил. Таблеток никаких не принимал вообще. Называл их отравой. Он нюхал табак и считал это единственным средством защиты от всех болезней. Вдохнет, бывало, в каждую ноздрю по щепотки табака, глаза зажмурит, и давай чихать. И самое страшное для него было: «чих потерять». Изредка так случалось, и тогда он в такой глубокой печали пребывал, что у соседей сердце разрывалось. Но проходил день, два чих возвращался, и дед Степан снова улыбался миру. И у бабы Степаниды было отменное здоровье. Она не нюхала табак, для нее панацеей от хворей были всякие отвары из трав. Единственное, что угнетало ее – бельмо на левом глазе. Появилось оно, когда ей было уж за семьдесят. Но тогда она не обращала на это внимание. А вот, когда справили ей всем околотком 85, стала она говорить, что надо бы это бельмо убрать. Сначала дед Степан ее пытался отговорить от этой затеи, потом хором «околоточные», наконец, когда она поехала в больницу и врачи стали убеждать, что в таком возрасте операция опасна и может нанести вред здоровью. Тщетно. Не тот был у нее характер. Разве можно было ее напугать такой ерундой?
«Как я перед Богом с кривым глазом предстану?» - вот вопрос, которым она пресекала напрочь дискуссии на эту тему.
Сделали ей все-таки операцию, убрали бельмо. И как-то сразу после этого она сдала. Стала все больше дома сидеть, во двор почти не выходила, а через год с небольшим померла.
Умирала она легко. Спекла днем рыбный пирог, позвала своего деда на обед. Поели. Она обняла его, сказала: «Хорошую жизнь мы с тобой прожили – в любви и согласии». Дед все понял, заплакал, говорит: «Стеша, я без тебя не смогу, я сразу за тобой пойду».
Она головой помотала: «Нет, - говорит, - ты пока поживи. Я, когда тебе будет пора, позову». Прилегла на тахту возле печки и так во сне и умерла.
Деда Степана, словно подменили. Печки класть он отказывался. Никакие уговоры и никакие сумасшедшие деньги не действовали. Перестал он вообще улыбаться. И табак нюхать перестал. Если кто спрашивал почему, отвечал: «А зачем мне здоровье, если я больше всего помереть хочу». Года не прошло. Как обычно пошел он по воду на речку. Наклонился зачерпнуть, а там - Стеша. Улыбается, рукой машет, говорит: «Приходи, жду я тебя, соскучилась очень». Быстрым шагом отправился он домой. Зашел, поставил ведра в сенях, написал прощальное письмо соседям, положил на стол, рядом поставил картонную коробку с накопленными деньгами, оделся в то, что Стеша давно еще приготовила, сел на стул, улыбнулся и тихо сказал: «Я тоже соскучился».
Похоронили его рядом со Степанидой, в одной оградке.
Прошло несколько лет. Неизвестно с кого началось, но стали «околоточные» молодожены сразу же после свадьбы приезжать с цветами к могилкам Степаниды и Степана. Считается, что побывавшие здесь пары проживут до смерти в любви и верности.
Владимир Кулеба
Жили-были «Дед» и «Баба»
«Защити нас, ЦК и Лубянка,
Больше некому нас защитить!»
Станислав Куняев
Валя и Ваня
А как дружно они жили! Пришли на работу в отдел транспорта ЦК Компартии Украины почти в одно время, помогали друг другу постигать азы непростой и очень специфичной аппаратной науки. Специфика – хорошо, но гораздо важнее – оставаться человеком: не подличать, не подставлять, не закладывать друг друга. Наоборот – страховать, выручать, когда надо – плечо подставить. Жизнь в аппарате – не сахар, одна из немногих отдушин – постоянно чувствовать, что рядом, в одной комнате – порядочный человек. Тогда можешь смело считать: тебе повезло! Они считали, им обоим повезло! Могла ведь судьба и по-другому распорядиться. А так – и в шахматы в обеденный перерыв, и семьями в отпуск в дом отдыха в Гантиади, в солнечную Абхазию, Страну Души.
Отдохнули, что ты! Катранов ловили, перед ужином накрывали на летней кухоньке, весь дом отдыха сходился на посиделки при луне. Винцо местное в селе у знакомого дедушки Чавчавадзе брали, а то и чачу, помидорчики сладенькие, душистый перчик, киндзу, лаваш горячий, только что из жаровни, персики, виноград – красота, в самом деле – Страна Души! Все вместе, с детьми, ездили на озеро Рица, в черных бурках, верхом на лошадях, перепоясанные патронами, как в кино, фотографировались на перевале. Шашлык кавказский в ресторане «Поплавок», почти на воде, на самом озере, руку только протяни – вода. Холодная, правда, восемь градусов, не покупаешься.
Приехали в сентябрьский Киев – неуютно: дожди, ветер задувает, гонит по улицам пожелтевшие осенние листья. А они – черные, отдохнувшие, люди на улицах оглядываются, головами качают. Впечатлений на целый год. Повезло, что говорить. Да каждый, кто тянул нудную чиновничью лямку, скажет вам, как нелегко подгадать отдых вместе, в одно время, когда в одном отделе и должен подменять коллегу.
И квартиры в новеньком цэковском доме, на Чкалова, получили одновременно, жалели только, что оказались на разных этажах. Переезжали зато вместе, сначала Валентина в одну из суббот перевезли, а после, через неделю – Ивана. Специально подгадали, чтобы два раза погулять. Могли б ведь, если честно, и за один раз управиться. Хоромы достались шикарные – большие, просторные, с улучшенной планировкой, балконы в каждой комнате, на кухне – застекленная лоджия! Жены не могли нарадоваться, даже поплакали немного. Четырехкомнатная – Валентину, у него дочка уже замужняя, две семьи получается, и трехкомнатная – Ивану, его малая в девятый класс тогда ходила.
В совминовских и цэковских домах, известное дело, после вселения не надо заниматься ремонтом: все вылизано, подогнано, выскоблено набело. И старая мебель на фоне светлых стен с образцово-показательной, хоть на выставку, побелкой, конечно же, не смотрелась. Жены дружно решили эту рухлядь в новый дом не брать. Так что, им – новые хлопоты.
И здесь повезло: Иван, еще по работе в Киевском горкоме партии, был вхож к самому директору «Киевмебели» Николаю Пристайко. Тогда – не то, что сейчас – нашлись бы только деньги, пойди и купи, что хочешь. Одна фирма на весь Киев, туда весь город на поклон к директору ездит.
Делать нечего, и они, предварительно созвонившись, поехали на базу – на самую окраину, на выселки, в конце Оболони. Конечно, не с пустыми руками – взяли литр финской водки, в своем буфете – разных дефицитов типа карбоната, корейки, копченостей, каких давно в обычных магазинах не было. Николай оказался своим в доску мужиком, и они договорились, что через неделю сюда приедут их жены, которым покажут образцы мебели и помогут выбрать. В то время, кто помнит, чтобы приобрести в магазине элементарную софу – желающие записывались в очередь, два года каждую неделю ходили отмечаться, да и то не всегда добивались положительного результата. А пропустил хоть раз свою очередь, не пришел на перекличку – привет! Так что мебель и все прочее для новых квартир – доставали совместно.
По вечерам ходили друг к другу на чай или поужинать, а то и стаканчик вина пропустить. Теперь, вспоминая те блаженной памяти времена, спрашиваешь себя: да неужели и вправду такое могло быть? Вот так, запросто, в тапочках и халатах шныряли по нескольку раз то в одну, то в другую квартиру? По утрам ребром монеты или ножиком стучали по трубе легонько, чтобы соседи не ругались, хоть и свои все, с одной работы – тем более неудобно. Такой условный сигнал: выходим, мол, встречаемся на улице.
Их дом, как и многие цэковские, расположен территориально почти в центре, но очень неудачно – в глубокой яме перед площадью Победы. На редкость неудобно в любую сторону добираться. И транспорта общественного никакого – чеши под гору пешкодралом! Может, когда выбирали площадку под строительство, рассчитывали, что все на машинах будут ездить – на служебных или личных. Тогда тех, кто имел в личном пользовании автомобиль, пренебрежительно называли «частниками». В их доме на все 320 квартир – три или четыре авто, из них две – с инвалидным приводом. Правом вызова служебной «Волги» пользовались, начиная с заместителя заведующего отделом. Дом же на Чкалова заселили преимущественно инструкторы и заведующие секторами.
Так что другой альтернативы, как любил говорить их новый генсек М. С. Горбачев, не было. Приходилось добираться пешком. Из общественного транспорта в их микрорайоне курсировал только 71-й автобус – очень редко и по неудобному маршруту, с остановками у каждого столба. А ведь стратеги из строительного управления ЦК могли запросто выбрать любую площадку в Киеве, никакой райисполком перечить бы не стал – зачем связываться, себе дороже! Иван и Валентин часто обсуждали эту проблему, особенно по пути домой, да еще в ненастную погоду, каждый раз теряя по сорок минут времени. Валентин как-то высказал, что делается так специально – вроде бы и на общих основаниях дом стоит, и не каждый его увидит – в глаза не бросается, чтобы лишних разговоров о якобы имеющихся привилегиях для партработников, номенклатуры, не возникало. Оно, может, и так, только очень уж помпезно выглядела их 16 этажная нарядная башня на фоне старых, поистрепавшихся, давно не ремонтировавшихся фасадов рядом стоящих кирпичных «сталинок» и «хрущевок».
Потом, много позже, поняли: все, что входило в компетенцию управления делами ЦК – всемогущей и бесконтрольной организации-монстра, которая полностью и целиком к тому времени разложилась, – делалось халтурно, бардачно, лишь бы с глаз долой да из сердца вон. Садился в казенную «Волгу» с форсированным двигателем какой-нибудь начальник – и через пять-десять минут на месте. Площадку одним глазом окинет: хорошее, вроде бы, местечко, сколько мы сюда от Крещатика добирались, пять минут? Чего еще надо? Утверждаем! Люди о таком всю жизнь мечтают! А что кто-то мучиться будет, и в снег и в дождь, проклиная этого начальника – так это уже его проблемы. Нам наплевать и забыть – нас оно не касается.
Страница 0 из 0
A- A+
Жили-были старик со старухой. Ленивые-преленивые. Один на другого всякую работу перекидывали. Надо избу к ночи на крюк запереть – у них спор.
Тебе запирать.
Нет, тебе.
Отпирать поутру – опять спор.
Тебе отпирать.
Нет, тебе. Я вчера запирала.
Вот раз надумали они кашу сварить. После споров да раздоров сварила старуха горшок каши. Сели они, съели кашу, надо бы горшок мыть. Принялись старик со старухой опять спорить. Старуха говорит.
Я кашу варила, а тебе горшок мыть.
Нет, - говорит старик. Раз ты варила – тебе и мыть. А я никогда в жизни горшки не мыл и мыть не буду.
А я сто раз мыло, больше не хочу.
Экая ты упрямая да ленивая.
Сам таков.
Спорили-спорили, ни один не желает горшок мыть. Остался горшок не мытый. Глянул на него старик и говорит.
Старуха, а старуха.
Чего тебе?
А ведь горшок-то не мытый.
Возьми да вымой.
Сказал я тебе, не моё это дело.
И я тебе сказала - не моё.
И давай опять спорить да браниться. Устал старик спорить и говорит.
Вот что я надумал. Кто завтра утром первый заговорит – тому и горшок мыть.
Согласилась старуха. Улеглись они спать, старуха на печки, старик на лавке. Горшок на столе не мытый остался. Проспали они ночь, взошло солнышко, утро настало. Старуха на печке лежит, не встаёт. Старик на лавке лежит, помалкивают оба. Кто кого перемолчит. В хлеву корова мычит, доить её надо, в стадо гнать. Петух да куры кричат, на двор выйти хотят. Поросёнок визжит, есть просит. Старуха лежит, глазами водит, с печки не встаёт. Старик на неё посматривает, с лавки не поднимается. Горшок на столе не мытый стоит. Люди наработались, обедать сели. А старик да старуха всё лежат. Дивятся ближние соседи. Что такое? Ни беда ли какая случилась? Почему старуха корову в стадо не вывела, почему у неё печка не топится? Пришли, дёрнули дверь. Заперта дверь изнутри на крюк. Стали стучать – никто не отзывается. Тут уж и дальние соседи собрались. Стали совет держать. Что делать? Надо, говорят, дверь выломать, да посмотреть, не угорели ли они, не померли ли оба. Выломали дверь, вошли в избу, смотрят – старуха на печке лежит, старик на лавке. Оба дышат, у обоих глаза открыты, оба живы. Соседи спрашивают, что у вас случилось? Почему целый день лежите? Или не здоровы? Старуха молчит и старик молчит, соседи ничего понять не могут. Народу полная изба набилась, все говорят, шумят. Водой на старика со старухой брызгают, за рукава их дёргают. А старуха и старик молчат как убитые. Побежали за попом, может он знает, может он понимает. Пришёл поп, подошёл к печке, спрашивает старуху.
Что у вас приключилось тут? Почему онемели?
Молчит старуха, только недобро на попа поглядывает. Поп к старику. Или язык отсох? Поп и говорит.
Надо с ними оставить кого-нибудь, пока они в себя не придут. Одних их бросать нельзя. Кто с ними останется? Кто за ними присматривать будет?
Одна баба говорит.
Мне не досуг. Мне бельё стирать да полоскать.
Другая говорит.
Мне ребят кормить.
И той некогда, и другой некогда, и у третьей времечка нет. Тут одна старуха и выискалась.
Я бы, - говорит, стала бы за ними присматривать. Да мне плату за это положить надо. Так-то я не согласна время проводить.
Верно, - говорит поп. Надо тебе за труды плату получить. Только что же тебе дать?
Повёл он глазами по избе и усмотрел у двери на гвозде старухину шубу тёплую.
Вот, - говорит. И возьмёшь эту шубу за свои услуги.
Только он проговорил это, как старуха скок с печки да к шубе. Ухватилась за неё и давай кричать.
Да где это видано, да где это слыхано, чужим добром распоряжаться? Да я эту шубу только прошлым летом сшила. Да я за неё всякому глаза выцарапаю и волосья вырву.
Тут и старик с лавки вскочил, к старухе бросился, руками размахивает, кричит во весь голос.
Ага, старая! Тебе горшок мыть. Тебе горшок мыть. Тебе. Ты первая заговорила. Ты.
Плюнул поп и все соседи плюнули.
– А ну их к бесу. Коли они живы и здоровы – пускай сами разбираются, кому горшок мыть.